Неточные совпадения
— Вы заметили, что мы вводим в старый текст кое-что от современности? Это очень нравится
публике. Я тоже начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся дать
публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это, я
думаю, полезнее, чем бомбы, — тихонько сказал он.
Вечером — в нелепом сарае Винтергартена — он подозрительно наблюдал, как на эстраде два эксцентрика изощряются в комических попытках нарушить обычное. В глумливых фокусах этих ловких людей было что-то явно двусмысленное, —
публика не смеялась, и можно было
думать, что серьезность, с которой они извращали общепринятое, обижает людей.
В саду тихонько шелестел дождь, шептались деревья; было слышно, что на террасе приглушенными голосами распевают что-то грустное.
Публика замолчала, ожидая — что будет; Самгин
думал, что ничего хорошего не может быть, и — не ошибся.
Не только Тагильский ждал этого момента —
публика очень единодушно двинулась в столовую. Самгин ушел домой,
думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место в нем,
думая о Тагильском и обо всем, что слышал в этот вечер. Все это нужно было примирить, уложить плотно одно к другому, извлечь крупицы полезного, забыть о том, что бесполезно.
От скуки Самгин сосчитал
публику: мужчин оказалось двадцать три, женщин — девять. Толстая, большеглазая, в дорогой шубе и в шляпке, отделанной стеклярусом, была похожа на актрису в роли одной из бесчисленных купчих Островского. Затем, сосчитав, что троих судят более двадцати человек, Самгин
подумал, что это очень дорогая процедура.
Около полудня в конце улицы раздался тревожный свисток, и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий автомобиль, в нем сидел толстый человек с цилиндром на голове, против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались
публикой в окнах домов, а Клим Иванович Самгин, глядя из-за косяка окна,
подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать на год раньше — на юбилей Романовых.
Особенно много оказалось дам — наших и приезжих, я
думаю, даже не менее половины всей
публики.
Я
думаю только, что она была раздражена и тяжело чувствовала на себе презрительно-любопытные взгляды жадной к скандалу нашей
публики.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в
публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много
думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Но эти люди, которые будут с самого начала рассказа
думать про моих Веру Павловну, Кирсанова, Лопухова: «ну да, это наши добрые знакомые, простые обыкновенные люди, как мы», — люди, которые будут так
думать о моих главных действующих лицах, все-таки еще составляют меньшинство
публики.
Да, первые страницы рассказа обнаруживают, что я очень плохо
думаю о
публике.
Автору не до прикрас, добрая
публика, потому что он все
думает о том, какой сумбур у тебя в голове, сколько лишних, лишних страданий делает каждому человеку дикая путаница твоих понятий.
Если бы
публике приходилось судить об Островском только по критикам, десять лет сочинявшимся о нем, то она должна была бы остаться в крайнем недоумении о том: что же наконец
думать ей об этом авторе?
— И не думали-с. Он ведь и незнакомый совсем-с. Здесь ведь всякие-с, публика-с. Да чего вы так изумились? Я его теперь часто встречаю; раза четыре уже в последнюю неделю здесь встречал, в Павловске.
Читаю на русском перевод «Хижины дяди Тома» при первом номере «Современника». Перевод «Русского вестника» лучше, но хорошо, что и этот выдан вдруг сполна. Там
публика должна ждать несколько месяцев. Я
думаю, помещики и помещицы некоторые увидят, что кивают на Петра. [То есть русские издатели романа Бичер-Стоу имеют в виду отечественных помещиков-крепостников.]
Но человек часто
думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова рассказал мне с большими подробностями историю своих детских годов; я записал его рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники», так счастливо обратившей на себя внимание читающей
публики, и как рассказы эти представляют довольно полную историю дитяти, жизнь человека в детстве, детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился напечатать записанные мною рассказы.
— Отчего же никому? — произнес протяжно Салов: у него в это время мелькнула мысль: «За что же это он меня одного будет этим мучить, пусть и другие попробуют этой прелести!» У него от природы была страсть хоть бы чем-нибудь да напакостить своему ближнему. — Вы бы позвали и других ваших знакомых: Марьеновского, как этих, — Замина и Петина; я
думаю, перед более многочисленной
публикой и читать приятнее?
Майзель торжественно разостлал на траве макинтош и положил на нем свою громадную датскую собаку.
Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за спины мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой, собака не
думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал вид, что хочет взять макинтош.
Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
— С удовольствием. Мы, признаться сказать, и то
думали: незачем, мол, ходить, да так, между делом… Делов ноне мало,
публика больше в долг норовит взять… Вот и
думаем: не наш ли, мол, это Ковригин?
«Ух, —
думаю, — да не дичь ли это какая-нибудь вместо людей?» Но только вижу я разных знакомых господ ремонтеров и заводчиков и так просто богатых купцов и помещиков узнаю, которые до коней охотники, и промежду всей этой
публики цыганка ходит этакая… даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем.
Избранная
публика даже одним ухом не слушала их, но совершенно явно показывала, что совсем ничего не слышит, так что, в конце концов, всегда оказывалось, что,
думая обращаться к
публике, старики исключительно разговаривали друг с другом.
Он
думал обмануть
публику, но вот один из передовых ее людей понял это, а может быть, понимают также и сотни еще других, а за ними поймет, наконец, толпа!
Рисположенский. Ты
думаешь, мне никто не поверит? Не поверит? Ну, пускай обижают! Я… я вот что сделаю: почтеннейшая
публика!
— В корову, говорите вы? — тотчас же подхватил Кармазинов. Голос его становился всё крикливее. — Насчет ворон и коров я позволю себе, господа, удержаться. Я слишком уважаю даже всякую
публику, чтобы позволить себе сравнения, хотя бы и невинные; но я
думал…
Но
публика наша
думала, что, вероятно, так там и надо, и длинные шаги долговязого писаря приняла как совершившийся факт, без особенной критики.
Публика засмеялась,
думая, что кочегар шутит, но он стал настойчиво уговаривать смущенную старуху...
Это была увлекательная работа, тем более что я уже не
думал ни о редакциях, ни о
публике, ни о критике, — не все ли равно, как там или здесь отнесутся к моей работе?
Да полно, брат, личину ты сними,
Не опускай так важно взоры.
Ведь это хорошо с людьми,
Для
публики, — а мы с тобой актеры.
Скажи-ка, брат… Да как ты бледен стал,
Подумаешь, что ночь всю в карты проиграл.
О, старый плут — да мы разговориться
Успеем после… Вот твоя родня:
Покойнице идут, конечно, поклониться.
Прощай же, до другого дня.
Я даром трачу лучшие годы жизни»,
подумал он, и ему почему-то вспоминалось, что соседи, как он слышал от няни, называли его недорослем; что денег у него в конторе ничего уже не оставалось; что выдуманная им новая молотильная машина, к общему смеху мужиков, только свистела, а ничего не молотила, когда ее в первый раз, при многочисленной
публике, пустили в ход в молотильном сарае; что со дня на день надо было ожидать приезда Земского Суда для описи имения, которое он просрочил, увлекшись различными новыми хозяйственными предприятиями.
Но та небольшая часть людей, которую мы называем «читающей
публикой», дает нам право
думать, что в ней эта охота к самостоятельной умственной жизни уже пробудилась.
Вследствие таковых качеств, успех его в литературе был несомненный:
публика начала его знать и любить; но зато журналисты скоро его разлюбили: дело в том, что, вступая почти в каждую редакцию, Миклаков, из довольно справедливого, может быть, сознания собственного достоинства и для пользы самого же дела,
думал там овладеть сейчас же умами и господствовать, но это ему не совсем удавалось; и он, обозлившись, обыкновенно начинал довольно колко отзываться и об редакторах и об их сотрудниках.
Негина. Знаете, Петр Егорыч? Я
думаю, что мне надо ехать, а то неучтиво. Можно вооружить против себя всю
публику: князь уж сердится, да и Великатов может обидеться.
— Да как же, помилуйте? Я у вас же, у вашего превосходительства был вскоре после того. Вы меня спрашиваете: «Что это такое?», я говорю: «
Публике маненечко хочет показать себя, авось, другой сдуру
подумает: «Ах, моська, знать, сильна, коль лает на слона!» — как писал господин Крылов.
На это,
думаем мы, дает нам право самый характер и значение сочинения г. Устрялова, которое так давно уже было ожидано русской
публикой.
— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. —
Подумает, что ты себя в
публике держать не умеешь!
Подумайте, наконец, о
публике!
Сам князь Шаховской впоследствии боялся давать ему советы и часто говорил: «Беда, если Павел Степаныч начнет рассуждать; он только тогда и хорош, когда не рассуждает, и я всегда прошу его только об одном, чтобы он не старался играть, а старался только не
думать, что на него смотрит
публика.
Он сейчас опомнился, и Шаховской, прищурив свои маленькие глаза и придав своему лицу, как он
думал, самое насмешливое, язвительное выражение, сказал: «Ну что, блат, ты хотел меня лаздлазнить и потешить
публику, а я смекнул делом да лаздлазнил тебя; только чул впелед не длаться».
Писатели того времени, не обращая внимания на
публику, для которой они писали, не
думая о тех условиях, от которых зависит действительный успех добрых идей, придавали себе и своим словам гораздо более значения, нежели следовало.
«Ну так я ему сейчас и ввернул, чего он и не
думал: „Мало ли что, говорю, у Юлисеева, мы бакалейщика Юлисеева довольно знаем, что это одна лаферма, а продает кто попало, — со всякого звания особ“. — „К чему мне это знать?“ говорит. „А к тому-с, что там все продается для обыкновенной
публики, а у нас дом, — мы домового поставщика имеем — у него берем“. — „Вперед, говорит, у Юлисеева брать“. — „Очень хорошо, говорю, только если их сиятельство в каком-нибудь фрукте отравят, так я не буду отвечать“.»
— Нет, нет, ты не греши, Саша, ты этого не говори. Я ведь тебя хорошо помню в «Женитьбе Белугина». Весь театр ты тогда морил со смеху. Я стою за кулисами и злюсь: сейчас мой выход, сильное место, а ты
публику в лоск уложил хохотом. «Эка,
думаю, переигрывает, прохвост! Весь мой выход обгадил». А сам, понимаешь, не могу от смеха удержаться, трясусь, прыскаю — и шабаш. Вот ты как играл, Сашец! У нынешних этого не сыщешь. Шалишь!.. Но не везло тебе, Михаленко, судьбы не было.
Он поехал по всему городу, заранее расхвалил нового дебютанта, и Яковлев был так принят
публикой, что, я
думаю, и самого Дмитревского во время его славы так не принимали.
Эта
публика — неблагодарная
публика, особенно в провинциях: затевает ли кто для
публики бал даже из последних средств своих, и все у него, кажется, напились, наелись, натанцевались, — и вы
думаете, что все довольны?
— Наверно, лишенный столицы… —
думал вслух Егорушка. — Другая
публика, как следовает быть
публике, а этот какой-то вредный навязался…
Он не замечает, что многие из
публики улыбаются его фраку, фалды которого спускаются ниже подколенного сгиба; по привычке поддергивает сползающие брюки, не
думая о неприличии этого жеста, и смотрит прямо в рот говорящему свидетелю.
При наших же стихотворных чтениях нередко с грустью
думал я: умрет Державин, этот великий лирический талант, и все читаемое теперь мною, иногда при нескольких слушателях, восхищающихся из уважения к прежним произведениям писателя или из чувств родственных и дружеских, — все будет напечатано для удовлетворения праздного любопытства
публики, между тем как не следует печатать ни одной строчки.
Имеет ли антививисекционистская агитация и в будущем шансы на успех? Я
думаю, что успехи ее всецело основаны на невежестве
публики и что, по мере уменьшения невежества, ее успехи будут все больше падать.
Это тоже было своего рода разрешение проблемы: взглянув на Ардальона, можно бы было
подумать, что он негодует… может, на импровизатора, а может, на
публику.
— Вы
думаете, выдерут? Не бойсь, не посмеют!.. В карцер разве, а это — нет! Пустите меня,
публика требует! — порывался тот, стараясь выскользнуть из рук Лубянского.
Она топала ногами, махала руками и кричала так, точно ее режут. Потом, видя, что никто не слушает её стонов и не
думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал
публику.